Оруэлл в "1984" придумал "телекран" - устройство, которое круглосуточно заряжало жителей пропагандой. Если бы Оруэлл попал в сегодняшнюю Россию, он бы позавидовал фантазии Путина, который решил проблему проще - сделал так, чтобы пропаганда лилась отовсюду - с экрана ТВ, с выступлений поп-звёзд, из журнала про проституток и даже из "Литературной газеты". А то мало ли - кто-то не смотрит Киселёва и рискует сохранить мозги незамутнёнными.
...
Я не стал рассказывать сыну, как втайне от него побывал на Украине. Сколько увидел и натерпелся – врагу не пожелаешь.
Из Харькова до Кировограда добирался двое суток. На машине, на перекладных, на тракторах, в тележках, где возят силос. От одного патруля к другому. Однажды даже был попутчиком какой-то геолого-разведочной партии (меня представили как бывалого картографа). Словом, мои друзья и бывшие сослуживцы (точнее, их сыновья) от пункта к пункту передавали меня, как эстафетную палочку.
По пути видел много солдат – и бывалых, и молодняк. Вступать в разговоры не решался. Если о чём-нибудь спрашивали, пытался «ботать по украинской фене», прикидывался глухонемым. На меня махали рукой: убогий, что с него возьмёшь. Полицаев (милиционеров) мы обходили стороной.
Я не из пугливых, но когда вдогонку нам стреляли, я был весь в поту, и (чего там скрывать) сердце колотилось, как после стометровки. Однажды при проверке нас задержали на блок-посту. Служивые замешкались в своей будке, и мы тут же рванули в «зелёнку». Догонять нас они почему-то не стали. Мы забрались в товарный эшелон. Вытянувшись вдоль борта пустой грузовой платформы, я шепнул своим попутчикам: спрыгнуть, не доезжая до станции, не смогу – подвернул ногу. Но всё обошлось, повезло…
Итак, я уже на машине подъезжаю к местечку Бобринец, от которого до Кировограда километров сорок. Здесь я попросил, чтобы ребята подвезли меня к стрельбищу, которое я когда-то строил, будучи замкомандира бригады спецназа. Вечерело. Друзья передали бинокль, обратив внимание на подъезжавший «воронок». Подумал: сейчас увижу, как солдатики начнут стрелять по поднимающимся мишеням, по трассирующим пулям определю, кто берёт правее, чем нужно, кто левее. Кто стреляет хорошо, кто не очень. Профессиональный азарт старого солдата никуда не денешь. Но каково было моё удивление, когда из машины вывели не солдат, а с десяток сгорбившихся людей со связанными руками, которых подтолкнули к яме, где когда-то наши бойцы собирали шампиньоны! На виду остались лишь охранники с автоматами. Вдруг из-за сторожевой будки с навесом выехал бульдозер. Дважды накатил перед собой валы земли и… засыпал связанных людей!
Было ощущение, что смотрю кино. Спросил сидящих рядом: что стало с людьми, которые упали в ров? Мне спокойно ответили: «Закопали. Это уже не тот знакомый вам полигон. Это «хозяйство» областного УВД. Что хотят, то и делают».
Лучше бы не останавливались…
Уже в Кировограде притормозили у здания бывшего облисполкома. Хотел взглянуть на памятник Кирову. Рядом с ним когда-то принимали присягу молодые солдаты нашей бригады. Весь город любовался ритуалом! А сейчас смотреть уже было не на что. Памятник Сергею Мироновичу снесли, а на постаменте намалевали лозунг: «Москалi – геть с Украiни!» Рядом когда-то был магазин детской книги. Остались только обгорелые доски, мусор и искорёженные стеллажи.
Всё. Быстрее домой, в Россию! В кармане два паспорта. Один выдан в 1982 году, когда увольнялся из армии, там на первой странице запись на украинской мове. В Знаменке, остановленные патрулём, поняли: второй паспорт с ростовской пропиской показывать ни в коем случае нельзя. Ненароком в машину бросят гранату – чужих здесь не признают, инородцев боятся и ненавидят. На сгоревшие остовы машин, не понравившихся новым «хозяевам жизни», нагляделся до рези в глазах.
Последний участок пути преодолел на попутном тепловозе (который, видимо, везли в Новочеркасск на ремонт). Перед российской границей ссадили: добирайся, мол, пешком. Былая спортивная закалка и на старости выручает. Семь километров до «нашей» электрички пронёсся, как когда-то в училище – марш-броском. Как же рад я был садоводам, что садились в электричку! Россияне!
…Недавно мне исполнилось 80 лет. Сын, набравшись «смелости», решил поздравить с юбилеем. К телефону я не подошёл (жена поговорила) – трубка для меня была в тот момент, как ядовитая эфа.
Вышел на балкон – не мог дышать, не хватало воздуха, не хотелось никого видеть… Почему сын считает меня оккупантом? Жаль его. Но вот как быть с женой, с матерью Олега? Она, как и жена Тараса Бульбы, готова хоть ночь напролёт сидеть над спящим ребёнком и расчёсывать своим гребнем спутавшиеся кудри на его голове. Не думая, какие путаные, страшные, предательские мысли в этой голове зреют. Она не может понять: почему зашорены глаза её мальчика? Всё надеется: страсти улягутся и придут светлые дни...
Стоя на балконе в день своего юбилея, мне казалось, что я так и не выберусь из мрачных размышлений. Но окликнули гости, жена позвала всех к столу… Позвонила внучка и, поздравив меня, сказала, что дед (то есть я) у неё самый лучший. И я подумал: коль не забывают внуки – будем жить!
Владимир ПУНИН, подполковник в отставке, РОСТОВ-НА-ДОНУ
...
Я не стал рассказывать сыну, как втайне от него побывал на Украине. Сколько увидел и натерпелся – врагу не пожелаешь.
Из Харькова до Кировограда добирался двое суток. На машине, на перекладных, на тракторах, в тележках, где возят силос. От одного патруля к другому. Однажды даже был попутчиком какой-то геолого-разведочной партии (меня представили как бывалого картографа). Словом, мои друзья и бывшие сослуживцы (точнее, их сыновья) от пункта к пункту передавали меня, как эстафетную палочку.
По пути видел много солдат – и бывалых, и молодняк. Вступать в разговоры не решался. Если о чём-нибудь спрашивали, пытался «ботать по украинской фене», прикидывался глухонемым. На меня махали рукой: убогий, что с него возьмёшь. Полицаев (милиционеров) мы обходили стороной.
Я не из пугливых, но когда вдогонку нам стреляли, я был весь в поту, и (чего там скрывать) сердце колотилось, как после стометровки. Однажды при проверке нас задержали на блок-посту. Служивые замешкались в своей будке, и мы тут же рванули в «зелёнку». Догонять нас они почему-то не стали. Мы забрались в товарный эшелон. Вытянувшись вдоль борта пустой грузовой платформы, я шепнул своим попутчикам: спрыгнуть, не доезжая до станции, не смогу – подвернул ногу. Но всё обошлось, повезло…
Итак, я уже на машине подъезжаю к местечку Бобринец, от которого до Кировограда километров сорок. Здесь я попросил, чтобы ребята подвезли меня к стрельбищу, которое я когда-то строил, будучи замкомандира бригады спецназа. Вечерело. Друзья передали бинокль, обратив внимание на подъезжавший «воронок». Подумал: сейчас увижу, как солдатики начнут стрелять по поднимающимся мишеням, по трассирующим пулям определю, кто берёт правее, чем нужно, кто левее. Кто стреляет хорошо, кто не очень. Профессиональный азарт старого солдата никуда не денешь. Но каково было моё удивление, когда из машины вывели не солдат, а с десяток сгорбившихся людей со связанными руками, которых подтолкнули к яме, где когда-то наши бойцы собирали шампиньоны! На виду остались лишь охранники с автоматами. Вдруг из-за сторожевой будки с навесом выехал бульдозер. Дважды накатил перед собой валы земли и… засыпал связанных людей!
Было ощущение, что смотрю кино. Спросил сидящих рядом: что стало с людьми, которые упали в ров? Мне спокойно ответили: «Закопали. Это уже не тот знакомый вам полигон. Это «хозяйство» областного УВД. Что хотят, то и делают».
Лучше бы не останавливались…
Уже в Кировограде притормозили у здания бывшего облисполкома. Хотел взглянуть на памятник Кирову. Рядом с ним когда-то принимали присягу молодые солдаты нашей бригады. Весь город любовался ритуалом! А сейчас смотреть уже было не на что. Памятник Сергею Мироновичу снесли, а на постаменте намалевали лозунг: «Москалi – геть с Украiни!» Рядом когда-то был магазин детской книги. Остались только обгорелые доски, мусор и искорёженные стеллажи.
Всё. Быстрее домой, в Россию! В кармане два паспорта. Один выдан в 1982 году, когда увольнялся из армии, там на первой странице запись на украинской мове. В Знаменке, остановленные патрулём, поняли: второй паспорт с ростовской пропиской показывать ни в коем случае нельзя. Ненароком в машину бросят гранату – чужих здесь не признают, инородцев боятся и ненавидят. На сгоревшие остовы машин, не понравившихся новым «хозяевам жизни», нагляделся до рези в глазах.
Последний участок пути преодолел на попутном тепловозе (который, видимо, везли в Новочеркасск на ремонт). Перед российской границей ссадили: добирайся, мол, пешком. Былая спортивная закалка и на старости выручает. Семь километров до «нашей» электрички пронёсся, как когда-то в училище – марш-броском. Как же рад я был садоводам, что садились в электричку! Россияне!
…Недавно мне исполнилось 80 лет. Сын, набравшись «смелости», решил поздравить с юбилеем. К телефону я не подошёл (жена поговорила) – трубка для меня была в тот момент, как ядовитая эфа.
Вышел на балкон – не мог дышать, не хватало воздуха, не хотелось никого видеть… Почему сын считает меня оккупантом? Жаль его. Но вот как быть с женой, с матерью Олега? Она, как и жена Тараса Бульбы, готова хоть ночь напролёт сидеть над спящим ребёнком и расчёсывать своим гребнем спутавшиеся кудри на его голове. Не думая, какие путаные, страшные, предательские мысли в этой голове зреют. Она не может понять: почему зашорены глаза её мальчика? Всё надеется: страсти улягутся и придут светлые дни...
Стоя на балконе в день своего юбилея, мне казалось, что я так и не выберусь из мрачных размышлений. Но окликнули гости, жена позвала всех к столу… Позвонила внучка и, поздравив меня, сказала, что дед (то есть я) у неё самый лучший. И я подумал: коль не забывают внуки – будем жить!
Владимир ПУНИН, подполковник в отставке, РОСТОВ-НА-ДОНУ
Комментариев нет:
Отправить комментарий